Старая Русса и ея Курорт Содержание Составил В. П. Каниовский, Бывший чиновник особых поручений VI кл. при Министре Торговли и Промышленности. С 16 иллюстрациями и 4 планами. С.-ПЕТЕРБУРГ, 1910. Русская Художественная Типография П. Я. Синченко. С.-Пб, Боровая ул., № 26 - 19

VIII. Царствовало Михаила Феодоровича.

Царь Михаил Феодорович серьезно был заинтересован городом Старой Руссой. Он назначил особую комиссию, во главе с боярином Александром Игнатьевичем Чеглоковым, в составе дьяка Добрыни Семенова и выборных от посада: Третьяка Труплова, Дмитрия Бабухина, Григория Шарапа, Никиты Шишилова, и Аверьяна Сукина и посадского старосты Кондратия Шабанова, и повелел привести город в известность, после шведского владычества, составив писцовые книги (1625 г.).
По писцовой книге Чеглокова Старая Русса представляется разоренным городом, но сама картина разорения свидетельствует о богатстве этого города.

Чеглоков устанавливает, что на Борисоглебской площади находился гостиный двор с 600 лавками, которые были сожжены еще литовцами: в Морозовой слободе было три пустых амбара для склада государевой соли и 21 пустой дом, целые улицы города были не заселены, так, на Троицкой улице "один только двор жилой, а на нем один человек молодший, тягла на нем пол деньги; в местности Красной Луке, из 107 дворов, жилых было только 10: в улицах Калачницкой и Чертовой было 92 двора, из которых лишь 5 обитаемых" и т. д.

По описанию Чеглокова, Старая Русса тонула в фруктовых садах и лучшие из них был на месте нынешнего курорта и окружали девичий монастырь.

При Чеглокове город представлялся в таком виде: был острог (крепость) на месте древней крепости, (нынешняя Покровская улица), съезжая изба (присутственные места), улиц было 35 и на них дворов 1303, с населением около 7000 человек, из которых к защите города от неприятеля участвовало 1200 человек, а в живых осталось лишь 38 человек; соленых варниц насчитывали до 1000; мест государевых посадских людей 2321/2, плативших казенного налога 23 р. 32 алтына и 4 деньги с получетью; мест монастырских людей 620, с которых взыскивалось в монастырскую казну 32 р. 29 алтын и 41/2 деньги и, наконец, 282 места старорусских церквей, плативших подати 13 руб. 1 алт. и 4 деньги.

Из приведенного мы видим, что уклонение от платежа больших казенных налогов имело место издревле, - этим и объясняется то явление, что в те времена в Старой Руссе значительное количество городских земель принадлежало монастырям и церквам, так как посадские люди зачислялись в монастырские и церковные с единственною целью платежа меньшего "тягла".

IX. Петр Великий и Елизавета Петровна.

Проницательное око великого преобразователя земли русской проникло и в Старую Руссу, которую Петр 1-й посетил два раза, да царевич Алексей, по приказанию царственного своего отца, один раз.

В первое свое посещение в июле 1693 года Петр I обратил внимание на упадок частного солеварения, указал на это обстоятельство местным властям и преподал меры к поднятию этого промысла, повелев прорыть Старорусский канал, следы которого можно видеть на левом берегу р. Полисти, для более удобного сплава дровяного леса для нужд солеварен.

Для сохранения же дубового леса, признанного Государем годным для нужд кораблестроения между прочими мерами была наложена казенная пошлина в 300% действительной стоимости дуба, который, по заведенному обычаю, употреблялся жителями на гробы для покойников.

В октябре 1724 года Петр I вновь посетил Старую Руссу и проверял, как исполнены его первоначальные повеления.

Цесаревич Алексей Петрович посвятил Старой Руссе довольно продолжительное время, что видно из его писем своему державному родителю, которому он сообщал в июне и августе месяцах о своих наблюдениях за верфями и о том, что на реках Переходы и Поле изготовлено было 6592 дубовых дерева.

Старая Русса вошла в состав нынешней Новгородской губернии в 1727 году.

Императрица Елизавета Петровна продолжала заботы своего великого отца о Старой Руссе: развившиеся в городе ужасные грабежи были уничтожены особыми, сформированными по повелению императрицы, командами; возвращены городу указом сенату 23 августа 1759 года неправильно находившиеся более 100 лет во владении казны пожни и рыбные ловли, в количестве 199 участков земли, что составляло по вводному акту 14 декабря 1759 года пожень и коневых пастбищ 5822 с третью и четью десятин.

X. Екатерина Великая.

Царствование Екатерины Великой, без сомнения, внесло в историю города Старой Руссы золотую страницу.

Екатерина II поистине может назваться обновительницею города Старой Руссы и его просветительницею, она, наконец, первая призвала город к самоуправлению и к участию в обсуждении государственных реформ, и если бы современная Старая Русса когда либо украшалась памятниками, то первым памятником, по нашему мнению, должен быть памятник Екатерин II.

Но пока Старая Русса поставит памятник своей великой императрице и просветительнице, нам придется вести беседу с читателем о тех делах великого человека, - которые, по выражению нашего историка Соловьева, суть памятники, поставленные великим человеком своему народу.

Город Старая Русса 22 апреля 1763 года сгорел дотла.

Екатерина Великая повелела выдать на обстроение города 100000 рублей без процентов на 10 лет, освободила граждан города на три года от подушной подати и выдавала хлеб безденежно бедным погорельцам; дома повелела строить каменные, до того же были все постройки деревянные и так плохи, что, по донесению тогдашнего новгородского губернатора Сиверса, "даже воеводская канцелярия помещалась в таком маленьком доме, что можно сравнить его только с двойною крестьянскою избою".

Далее обращает на себя внимание то обстоятельство, что в этом присутственном месте "находилась казна, по одну сторону которой содержались колодники, а по другую архив; вследствие такого соседства казны с колодниками из нее уже было выкрадено около 300 рублей".

По заключению губернатора Сиверса, пожаром этим нанесен неисправимый удар частному солеварению.

Во время обстройки города интересы граждан представлял степенный голова первостепенный купец и откупщик Иван Иванович Попов. Звание это за Поповым оставалось с 1766 по 1785 год, хотя на нем не лежало никакой обязанности по управлению городом, которым по-прежнему заведовала воеводская канцелярия. Этот же Попов был выбран в Московское Депутатское Всероссийское Собрание для обсуждения государственных реформ и заявления нужд и потребностей городского общества, - по этому случаю Попову была пожалована большая золотая медаль с портретом государыни и надписью "Блаженство каждого и всех". Вообще Попов был взыскан императорскими милостями. Екатерина II останавливалась в его доме, что ныне прогимназия, и в знак своего благоволения подарила Попову свой портрет, а жене его драгоценный брильянтовый перл на шею.

По обновлению города, государыня два раза посетила Старую Руссу.

В первый раз Екатерина II посетила город 9 июля 1780 года.

Она прибыла на особой барже из Новгорода. Баржа эта и поныне хранится в Новгороде, в особом здании на берегу реки Волхова.

Посетив Троицкий храм, государыня на другой день подробно осматривала вновь отстроенный город и много внимания уделила солеваренному заводу, всходила даже на верхнюю галерею одной из градир и оттуда обозревала завод и весь город.

Простым своим обращением Императрица очаровала граждан; к высочайшему столу были приглашены городской голова Попов и члены магистрата.

Перед отъездом из Старой Руссы Екатерина II пожаловала из своих средств на учреждение городской школы 200 рублей, гражданам на закладку домов 2000 рублей, мастеровым солеваренного завода 1000 рублей, на 4 богадельни по 100 рублей и Спасскому монастырю 300 рублей.

Во второй раз Государыня посетила город Старую Руссу в 1785 году, и в этот раз щедротами ее воспользовались школа и четыре богадельни; как на школу, так равно и на каждую богадельню Екатерина II пожертвовала по 300 рублей.

Екатерина Великая 16 августа 1781 года пожаловала городу Старой Руссе герб, который состоит из щита, разделенного горизонтально пополам. В верхней половине в серебряном поле, стоит золотое кресло с лежащею красною подушкою, на которой поставлены крестообразно с правой стороны скипетр, а с левой - крест. На верху кресла подсвечник с тремя зажженными свечами, а по сторонам стоят два медведя. В нижней половине в красном поле, на кирпичной затопленной печке - железная сковорода, на которой вываривается соль.

Наконец, Екатерина II даровала городу Старой Руссе, 21 апреля 1785 года общественное городское самоуправление, иначе говоря, открыла широкий путь общественной самодеятельности и гражданского развития.

XI. Патриотическая отзывчивость Старой Руссы.

Очевидно, Старая Русса всегда помнила просвещенные благодеяния Великой Монархини, так как постоянно живо реагировала на нужды и беды правительства.

Постройка Старой Руссой деревянных конюшен, манежа и слесарни на Коломце для лейб-керасирского Его Величества полка была столь ценна, что Император Павел Петрович повелел Великому Князю Константину Павловичу лично передать монаршее благоволение представителям г. Старой Руссы во время осмотра Великим Князем этих сооружений (1798 г.).

К сожалению, бывшее страшное наводнение весною 1806 года, снесло все эти постройки.

Война со Шведами в 1806 году столь подняла патриотизм старорусцев, что городское общество пожертвовало правительству на войну 10000 рублей и сформировало из своих граждан нежинский драгунский полк в дополнение к квартировавшему в г. Старой Руссе кадру этого полка; кроме того, мещане города поставили от себя 82 ратника в милицию ополчения, а купцы вместо ратников внесли в казну 7530 рублей.

В отечественную войну 1812 года Старорусское ополчение с мужеством и доблестью участвовало в сражении под Полоцком и, кроме того, от Старой Руссы поступило на военные нужды 72319 рублей.

В 1854 году Старорусское Городское Управление пожертвовало на крымскую войну 22261 р. 50 к., а в следующем году мещане города отправили 60 ратников, израсходовав на их сооружение и продовольствие 2000 рублей.

XII. Граф Аракчеев и Старая Русса.

К несомненным бедствиям Старой Руссы, как, впрочем, и всей России, относится режим Аракчеева с его военными поселениями, административным центром которых суждено было быть городу Старой Руссе.

Правда, идея основания военных поселений принадлежит самому Императору Александру I и явилась у государя еще до войны 1811 года; война же, обнаружившая несовершенства армии и большие на нее расходы казны, окончательно укрепила в Александре I решимость во что бы то ни стало осуществить свое намерение, и на доводы против военных поселений Барклая де Толли, Дибича, Сперанского и других русских патриотов Император горячо возражал, что военные поселения будут "хотя бы пришлось уложить трупами дорогу от Петербурга до Чудова". "Я уже справлялся с несравненно более трудными делами и желаю, чтобы мне повиновались в этом", - говорил Александр I.

Таким образом, казалось бы, что Аракчеев должен стоять вне ударов негодования по поводу учреждения военных поселений, но нелицеприятная история, как наука, неумолима. Она ставит в вину Аракчееву то, что он не только действовал в военных поселениях с возмутительной жестокостью, но и поддерживал государя в начатом деле, доставляя ему неверные сведения о мнимом благоденствии военных поселений.

Исторически анекдот об Аракчеевском поросенке живописно иллюстрирует беззастенчивость Аракчеева там, где нужно было представить государю военные поселения благоденствующими.

При одном из обозрений государем военных поселений было замечено, что благосостояние военных поселян достигло до такой высоты, что в каждой избе на столе стояло блюдо с жаренным поросенком.

Один из свиты государя незаметно отрезал у поросенка правое ухо, и затем во всех следующих избах жареные поросята были уже без правого уха.

Аракчеев хвастливо писал, что мысль об основании военных поселений ему первому и ему единому была открыта, и, удостоенный доверия его величества, он один имел счастье принимать его приказания и руководствоваться его наставлениями.

Весьма характерно, что план военных поселений, открытый единому Аракчееву, не был вовсе передан на обсуждение подлежащего учреждения, не попал в так недавно еще преобразованный государственный совет. Характерно также и то, что Аракчеев ни с самого начала, ни позднее не желал составления определенного Положения о военных поселениях, старался противиться попытке, которую сделал в этом направлении возвращенный Сперанский.

Главная цель учреждения военных поселений состояла в том, чтобы сократить расходы на содержание армии и образовать войска обученные, но мало стоящие казне, а также дать оседлость солдатам и присоединить к ним семейства.

На деле оказалось, что военные поселения стоили казне дороже обыкновенных войск и представляли собою новый вид крепостничества, против которого сам же Александр I всегда ратовал.

Военные поселения имели еще и то вредное последствие, что послужили Аракчееву средством окончательного укрепления в доверенности Александра I и занять подавляющее положение во всех правительственных делах.

Военные поселения представляли собою тяжелое бедствие для России. История первых лет военных поселений, говорит Сперанский, может справедливо назваться историей бунтов.

Неудовольствия среди военных поселян начались скоро. Они подавали государю прошения "о защите хрещеннаго народа от Аракчеева". Ненависть к Аракчееву в военных поселениях, как и во всем государств, создалась быстро и держится в народе и русском обществе и до сих пор, хотя военные поселения ушли уже вглубь истории.

Возмущения в военных поселениях возрастали по мере усиления к ним строгости со стороны Аракчеева.

Самое сильное восстание в военных поселениях было в Чугуеве, в 1819 году. Аракчеев сам был при усмирении восстания. Этого достаточно, чтобы иметь представление о жестокостях усмирения. Аракчеев приговорил 275 человек "к лишению живота", т. е. к наказанию шпицрутенами с прогнанием сквозь строй в тысячу человек по четыре раза.

Аракчеев доносил государю, после усмирения Чугуевского бунта: "Принеся в душе моей благодарность Всевышнему, я немедленно переехал на жительство в Чугуев". Он успокаивал государя тем, что при наказании присутствовали медицинские чиновники, наблюдавшие за тем, чтобы наказание было по силам преступникам. "Я не скрою от Вас, - продолжал писать государю Аракчеев, - чтобы несколько преступников, самых злых, после наказания, законами определенного, умерли, и я от всего оного начинаю очень уставать".

В ответ на эти письма Аракчеев получил от государя успокаивающее его совесть письмо. Государь писал: "С одной стороны мог я в надлежащей силе ценить все, что твоя чувствительная душа должна была претерпеть в тех обстоятельствах, в которых ты находился. С другой умею я также ценить благоразумие, с каким ты действовал в сих важных происшествиях. Благодарю тебя искренно от чистого сердца за все твои труды".

Невольно здесь рождается сам собою вопрос, почему государь с такими высокими душевными качествами, такой образованный человек, каким был Александр I избрал, своим первым советником в государственных делах такого зверя человека, необразованного "гатчинского капрала", как назвал его Растопчин, каким без сомнения был Аракчеев?
Потому, ответим мы, что Аракчеев был единственным другом, или таковым казался, Александра I.

И как ни странно звучат слова - граф Аракчеев друг Императора Александра I, если сопоставить их с заявлениями и действиями воцарившегося государя, тем не мене история должна признать, говорит Шильдер, существование этого печального неоспоримого факта.

Потому, продолжаем мы, Александр I решился передать в суровые руки ненавистного всей России человка сначала армию для исправления по военному управлению замеченных во время войны беспорядков, а затем сделал Аракчеева, как выражается Михайловский-Данилевский, и "настоящим наместником империи", потому, повторяем, что Александр I обладал свойством нередко колебаться в одно и тоже время между двумя совершенно различными настроениями, без всякой последовательности в избранном им раз направлении. После же низложения Наполеона, Александр I представлял собою усталого мученика, колебавшегося между возраставшим влиянием Аракчеева и собственными убеждениями, усвоенными в дни молодости, а к 1820 году в государе замечалось уже окончательное утомление жизнью - un incurable degout de la vie, как о нем говорил австрийский дипломат.

Дружба Императора Александра I с гр. Аракчеевым столь знаменательна, что мы не можем не остановится на ее истории.
Александр I знал Аракчеева еще по Гатчине, когда тот служил в гатчинских полках цесаревича Павла Петровича. Уже и тогда Аракчеев являлся иногда посредником между отцом и сыном. Следующий случай связывает Александра I с Аракчеевым узами дружбы.

Граф Зубов известил цесаревича Павла Петровича о приближающейся кончине императрицы Екатерины. Цесаревич прискакал в Петербург, за ним во дворец явился Аракчеев, который и был немедленно принят цесаревичем, обратившимся к Аракчееву со словами "Смотри Алексей Андреевич, служи мне верно, как и прежде". Затем Павел позвал своего старшего сына Александра и после лестного отзыва об Аракчееве, соединил их руки и сказал: "Будьте друзьями и помогайте мне".

Аракчеев был забрызган грязью от быстрой езды, и Александр повел его к себе и дал ему переодеться в свою рубаху.
Начиная с этого рокового часа, грубая и тусклая фигура Аракчеева делается историческим лицом и навсегда заслоняет светлую личность Александра I, замечает биограф последнего.

В закреплении дружбы большое значение имела надпись, сделанная Аракчеевым на памятник, поставленном в селе Грузине Императору Павлу Петровичу, гласящая: "Сердце чисто и дух прав пред тобою" и письмо Аракчеева к императрице Марии Феодоровне, которой он писал: "Кто чист душою и помышлением моему единственному Отцу и Благодетелю, также вечно будет предан и августейшему его семейству".

Все это, окружив Аракчеева ореолом новой добродетели, проложило ему путь к будущим отличиям и к занятию исключительного положения среди деятелей Александровской эпохи и явилось новым крепким звеном дружбы монарха с честолюбивым царедворцем.

Биография и характеристика Аракчеева таковы:

Граф Алексей Андреевич Аракчеев сын бедного дворянина, сначала учившегося у сельского дьячка, а затем иждивением благодетелей был отвезен отцом в Петербург и помещен в артиллерийский корпус, где сразу сумел расположить к себе директора корпуса Мелесино, который все время покровительствовал трудолюбивому, неутомимому и усердному мальчику, к тому же учившемуся хорошо несложным в то время корпусным наукам.

По выходе в офицеры, Аракчеев через посредство князя Салтыкова попал в гатчинскую артиллерию цесаревича Павла Петровича. Здесь из него выработался тот "гатчинский капрал", которым он оставался всю жизнь, несмотря на высокие генеральские чины и титулы сначала барона, а затем и графа. Здесь, в Гатчине, при малом дворе и гатчинских казармах сложился его зверский, грубый, придирчивый, властолюбивый и себялюбивый необузданный характер. Здесь же выработались его взгляды на жизнь, взгляды не доходившие до самого низкого уровня понимания человеческих соотношений и культурных запросов. Здесь, как свидетельствует Н. К. Шильдер, Аракчеев "возмужал среди людей отверженных, презираемых, покорных, хотя и завистливых и недовольных, среди этой малой гвардии, которая должна была впоследствии осрамить, измучить и уничтожить настоящую гвардию".

Словом, в гатчинской школе рабства и самовластия Аракчеев успешно воспитал в себе именно те качества, которые сделали его важным лицом сначала в военном мире, несмотря на его органическую трусость, а затем и вершителем судьбы всего государства.

Прибыв в Гатчину лишь в чине капитана, Аракчеев обратил на себя внимание цесаревича Павла своею неутомимостью, позволявшей ему производить учения по 12 часов подряд, понравился цесаревичу и стал быстро двигаться по службе, когда на престол вступил Павел Петрович.

В первые же годы царствования Павла Петровича, Аракчеев занял одно из самых влиятельных мест при новом правлении. Он был произведен в генерал-майоры, получив должность Петербургского коменданта и поселился во дворце, заняв апартаменты князя Зубова.

Он по-прежнему первенствовал на парадах и учениях. Во время коронации Аракчеев получил баронский титул и две тысячи душ крестьян, с правом выбрать себе имение, и он выбрал его в Новгородской губернии при селе Грузино, которое теперь сделалось историческим, и в нем и поныне сохранено во всей неприкосновенности все то, что имеет отношение к Аракчееву, как бы малоценны ни были эти реликвии.

А наряду с этим с непростительным вандализмом разрушаются сотни памятников, связанных с дорогими именами русских писателей, которыми родина может и должна гордиться. Спасское И. С. Тургенева есть один из таких памятников, которому угрожает полное исчезновение, к стыду современников.

После баронского титула Император Павел вскоре возвел Аракчеева в графское достоинство Российской Империи "за отличное усердие и труды на пользу службы подъемлимые" и в графский герб собственноручно вписал: "без лести предан", и это после того, как Аракчеев два раза справедливо подвергался опале.

Один раз "за ложное донесение", которым он покрывал вину своего брата Андрея Андреевича Аракчеева и взвалил вину на ни в чем неповинного генерал-лейтенанта Вильде, который и был немедленно отставлен от службы, а другой раз Император Павел уступил общественному негодование по поводу самоубийства полковника Лена - георгиевского кавалера и сподвижника Суворова. Лен не мог перенести площадной Аракчеевской брани, обращенной к нему перед строем и застрелился, оставив письмо. После этого случая Аракчеев был отставлен, хотя и не надолго и с производством в генерал-лейтенанты. Кроме того, Аракчеев получил выговор "за несмотрение за тем, что служители гарнизонных артиллерийских рот не были удовлетворены следующим им".

Чувствуя себя, так сказать, забронированным царскими милостями, Аракчеев мог быть и оставаться всю свою жизнь верным своим принципам неограниченного самовластия, жестокости и вандализма.

Служба офицеров под его начальством была "преисполнена отчаяния":

Командуя гвардейцами, Аракчеев своим гнусавым голосом, пишет Якушкин, кричал на офицеров "ракалий", грубил офицерам, даже иногда давал им пощечины. На одном учении, свидетельствует Вигель, разъяренный Аракчеев укусил гренадера за нос и вообще обращался с солдатами "по собачьи, как разъяренный бульдог", вырывал у них усы и нещадно бил.

Аракчеев возбуждал к себе всеобщую ненависть. Только знаменитый архимандрит Фотий был доволен его докладами по церковным делам и писал: "он явился, раб Божий, за святую веру и церковь, яко Георгий Победоносец".

Князь Волконский называл Аракчеева во всех письмах и разговорах не иначе как "проклятый змей", "злодей". Закревский называет его "вреднейшим человеком".

Подобное же отношение к Аракчееву было и в обществе, и в литературе.

В записках одной современницы Аракчеева читаем: "Злобный и мстительный человек, служил только в Гатчине, учил военному искусству на Марсовом поле и на площадях Исаакиевской и Дворцовой и, как уверяют, рассуждал о делах совсем противно здравому рассудку".

Н. К. Шильдер приводить такую эпиграмму:

Девиз твой говорить,
Что предан ты без лести.
Поверю. Но - чему?
Коварству, злобе, мести.
Наш поэт С. А. Пушкин так язвит Аракчеева:
Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель,
И Совета он учитель,
А царю он - друг и брат,
Полон злобы, полон мести,
Без ума, без, чувств, без чести,
Кто же он "преданный без лести"?
Просто фрунтовой солдат.
Граф Комаровский писал об Аракчееве, что он "чужд любви к отечеству".

По смерти Аракчеева 21 апреля 1834 года, Пушкин писал своей жене: "Об этом во всей России жалею я один. Не удалось мне с ним свидеться и наговориться".

Старорусский живописец из военных поселян написал картину Страшного суда, на которой Аракчеев был изображен в парадном генеральском мундире, при всех регалиях и, в сопровождении своей генеральской свиты, шествовал в ад кромешный.

Замечательно то, что картина эта до сравнительно недавнего времени помещалась в притворе Спасского монастыря в Старой Руссе и пользовалась у богомольцев почитанием.

При всей своей свирепой жестокости на учениях и плац-парадах Аракчеев был по натуре трус, и эта трусость рельефнее всего высказалась во время кампании 1805 года, когда в свите государя находился и Аракчеев. Он сопровождал Государя у Аустерлица на поле битвы только в самом начале, а когда сражение разгоралось, он поспешно ухал. Так было и позднее, во время походов 1812 - 1813 гг. Аракчеев ни разу не решался выехать на поле сражения даже хотя бы в составе императорской квартиры. Так и остался он плац-парадным генералом, не понюхавшим пороха в эпоху постоянных войн, и если отличался на кровавом поле, то боле безопасном для него, - на поле военных экзекуций.

Таким героем Аракчеев явился в Старую Руссу, сопровождая Императора Александра I 9 июля 1823 года, для осмотра города предназначавшегося для центра административная управления военными поселянами. Таким героем Аракчеев и позднее явился в Старую Руссу, чтобы храбро уничтожить в Старой Руссе все то, что в ней доброго насадила Великая Екатерина, и храбрость свою Аракчеев одинаково отважно проявлял и тогда, когда, как свидетельствует Михайловский-Данилевский, при инспектировании Екатеринославского гренадерского полка, увенчанного военною славою, он называл своим гнусавым голосом боевые знамена этого полка "екатерининскими юбками", так равно и тогда, когда уничтожал дарованное Великой Государыней самоуправление города Старой Руссы и передавал открытую ею школу под опеку военного полицеймейстера, конечно, исполняя высочайшее повеление 1824 года о передаче города Старой Руссы из гражданского в военное ведомство, в каковом городе и пребывал 35 лет, - до освободительных реформ Императора Александра II.